Довоенные книги о Лондоне

В своей книге «Лицо Лондона» писатель-топограф Гарольд П. Кланн предложил вниманию читателя свой обобщенный взгляд на «рост, изменение и развитие самого прекрасного города в мире» — именно таким видел он Лондон в 1931 году. Будучи убежденным сторонником прогресса и развития автомобильного транспорта, Кланн позитивно расценивал происходившие метаморфозы и неизменно придерживался жизнерадостного и поучительного тона.Так, наблюдая за «масштабным разрушением улочек и дворов» в окрестностях Петтикоут-лейн, он строил пророческие предположения (на тот момент сильно преждевременные) о том, что «со временем Ист-Энд разовьется в первоклассный деловой район, не менее важный — пусть и на свой собственный лад, — чем Вестминстер или Стрэнд». Однако в ту пору Ист-Энд сильно разочаровывал писателя. Разглядывая Уэнтворт-стрит, он горестно жаловался: «…Мы утратили все исконно английское… так что и непонятно, где мы находимся — в Лондоне или какой-нибудь Варшаве или Кракове». В тоне Кланна, когда он пишет о Уайтчепеле, сквозит неприкрытый антисемитизм. Он радуется, что «в последние десять лет — с тех пор как приток эмигрантов был приостановлен — еврейская проблема стоит не столь остро, как прежде». Благоприятное впечатление на него производит Брик-лейн, он сравнивает ее со «своеобразной Бонд-стрит восточного Лондона… Некоторые здешние фасады и витрины сделали бы честь и самому Вест-Энду». Зато Лаймхаус навевает те же горестные чувства, что и Уэнтворт-стрит: …большинство боковых улочек полностью оккупированы выходцами с Востока, посему беззащитному туристу-одиночке лучше не соваться в местные ресторанчики и пивные лавочки… население состоит в основном из китайцев, ласкаров, мальтийцев и в меньшей степени японцев. Несмотря на героические усилия лондонской полиции, здесь по-прежнему процветают опиумные курильни и притоны, в которых режутся в «фантан», и посещение подобных заведений выглядит не слишком разумным. Первая книга Джорджа Оруэлла «Собачья жизнь в Париже и Лондоне» стала итогом нескольких лет бродяжничества и каторжного труда в вышеназванных городах. Немалый, кстати, подвиг для выпускника Итона и бывшего сотрудника полиции. По словам писателя, Ист-Энд «гораздо чище, спокойнее и однообразнее Парижа… здесь меньше грязи, ссор и пьянки, зато гораздо больше лени и праздности». Доверяя искренности Оруэлла, заметим все же, что это было суждение, так сказать, задним числом. Свои «полевые исследования» в Ист-Энде он проводил в 1927 году, за которым последовали два года в трущобах Парижа, и лишь после того писатель засел за книгу. Работа над ней заняла у Оруэлла три года, и наконец в 1933 году появилась «Собачья жизнь». Перед нами предстает мир второразрядных гостиниц, меблированных комнат и совсем уж захудалых ночлежек, мир совершенно нищих и отчаявшихся людей. В принципе, Оруэлл проливает немного света на положение основной массы лондонцев — тех, кто еще не потерял надежду и продолжает борьбу за сносное существование в условиях затянувшейся депрессии. В 1937 году увидела свет «Энциклопедия Лондона» Уильяма Кента — книга, до предела насыщенная информацией, хоть и не всегда объективная. Автор книги разделял тревогу Кланна по поводу засилья в Ист-Энде иностранцев. С этой целью он провел сравнение двух районов — Степни и Поплара. Первый он изобразил как «скопление бесчисленных мелких предприятий, по большей части принадлежащих евреям (их синагоги повсюду)… здесь преобладают позиции католической церкви… Лаймхаус Козвей — это форменная Хай-стрит лондонского «чайнатауна», что подтверждают имена на уличных вывесках». В Попларе же, напротив, «основное население составляют британцы… Здесь царит общая атмосфера веселья и беззаботности; сохранилось огромное количество старых домов… пабы все небольшие и по-домашнему гостеприимные». Пол Коэн-Портхейм, образованный автор книги «Дух Лондона» (1935), сумел лучше, чем кто-либо другой, уловить ту парадоксальную связь между городом и горожанами, которая отличает Лондон. Он утверждал, что Ист-Энд представляет собой «одно из самых загадочных мест в мире в одном из самых прозаических аспектов». Здесь вы не увидите живописных трущоб, как в Париже. Восточный Лондон «выглядит, скорее, жалким и скучным, но это исключительно оттого, что лондонским зданиям недостает высоты. Ведь за исключением нескольких главных магистралей Ист-Энд есть лабиринт узеньких улочек с жалкими домишками из потемневшего кирпича». Все выглядело бы совсем убого, если бы не обитатели этого
лабиринта: «Именно люди придают интерес улицам Ист-Энда». В отличие от остальных районов города, жители восточного Лондона не прячутся в своих домах, а предпочитают прогуливаться — «совершать променад», как это называют в Париже. И пусть само выражение незнакомо ист-эндским кокни, но они именно «совершают променад», демонстрируя себя миру. Возможно, конечно, размышляет автор, что на улицу их толкают все те же нищета и неустроенность домашнего быта. Коэн-Портхейм, сам интернированный во время Первой мировой войны, не испытывал ненависти к «чуждым» элементам в Лондоне. Скорее, он восхищался ими: Евреи из Восточной Европы наслаждаются жизнью и светом, шумом и суетой Уайтчепел-роуд. Особенно субботними вечерами улица полна народа, люди прогуливаются туда-сюда, веселятся — просто какое-то торжество славянского Хорса. Я не видел ничего подобного в других, более изысканных и более «английских» по составу районах Лондона. Китайский беженец Цзян И был мало знаком с известными уголками столицы, он больше обретался в Блумсбери и Хэмпстеде, однако в культуре и утонченности ему никак не отказать. У себя на родине он успел побывать учителем химии, солдатом и судьей. Затем в ходе японской интервенции вынужден был эмигрировать в Англию, оставив дома жену и троих детей. Начиная с 1933 года он работал в Лондоне учителем и архивариусом, пока не утвердился как писатель, представляющий западному читателю китайское искусство и каллиграфию. В 1937 году, преодолев множество препятствий, Цзян опубликовал свою первую книгу — своеобразный отчет о посещении Озерного края, богато иллюстрированный собственными рисунками и живописными работами в традиционном китайском стиле. Весь тираж разошелся за месяц — так Лондон узнал о «молчаливом страннике». Через год, в 1938 году, вышла в свет следующая книга «Молчаливый странник в Лондоне». Выбранный псевдоним отчасти намекал на вынужденное молчание вследствие слабого знания языка, однако в большей степени апеллировал к конфуцианскому тезису о том, что молчание есть выражение сдержанности, скромности и мудрости. На самом деле, может, у Цзяна и были проблемы с разговорным английским, но писал он с легкостью и изяществом — в отличие от японского акварелиста Иошио Маркино, который прославился за двадцать лет до того не только своими работами, но и своим ужасным «яплийским». Хотя в литературных произведениях Цзяна основной упор делался на его собственные наблюдения с многочисленными аллюзиями и цитатами из китайских классиков, в жизни он был достаточно разносторонним и приятным человеком — его никто бы не обвинил в излишней сухости и напыщенности. Вместе со своими земляками, другими китайскими художниками и писателями, он поддерживал близкие связи с университетскими преподавателями и такими знаменитыми интеллектуалами, как художественный критик Герберт Рид и поэт Лоуренс Биньон. В его проникновенной книге о Лондоне нашлось место всему — и собственным наблюдениям по поводу лондонских туманов и английской еды, и размышлениям о судьбах поколения и человечества в целом, и оценкам произведений высокого искусства, представленных в художественных галереях и на театральной сцене.

Добавить себе закладку на эту станицу:

Комментарии запрещены.