Записки Хораса Уолпола

Хорас Уолпол  (1717-1797) был сыном сэра Роберта Уолпола — человека, который пожертвовал титулом лорда ради того, чтобы стать первым английским премьер-министром. Несмотря на свой имидж «грубоватого простака», сэр Роберт являлся весьма искушенным и разборчивым ценителем искусства.

Хорас Уолпол унаследовал не только состояние и титул отца, но и его безупречный художественный вкус. Он родился в доме номер 17 по Арлингтон-стрит.

После непродолжительной и довольно-таки невыразительной попытки сделать политическую карьеру в парламенте, Хорас полностью посвятил себя увлечению общественной деятельностью и искусством — об этом можно судить по его многотомной переписке, включающей свыше четырех тысяч писем и охватывающей полвека английской истории. Уолпол купил небольшой загородный дом в Туикнеме, который назвал Строберри-Хилл, и затеял его перестройку. Он расширил здание, оштукатурил снаружи, снабдил зубчатой стеной с бойницами — получился эдакий замок в псевдоготическом стиле, щедро украшенный изнутри позолоченным папье-маше.

Дом очень нравился Уолполу, еще до всех этих изменений он писал о нем как о «маленьком архитектурном капризе, самой очаровательной безделушке, которую вы когда-либо видели». Другим глобальным проектом Хораса стала частная печатная мастерская, устроенная все в том же Строберри-Хилл. Она использовалась для изготовления строительных счетов и инвентарных описей, здесь же был напечатан первый роман Уолпола «Замок Отранто» (1764), снискавший большую популярность и способствовавший утверждению в Англии моды на «готический роман». Перу Хораса Уолпола также принадлежит эссе по истории английского искусства, вышедшее под названием «Анекдоты о живописцах и гравировщиках Англии». Однако наибольшее признание среди литераторов и историков он получил именно как автор писем.

Уолпол мог быть очень острым и язвительным в своих оценках, но чувство стиля и художественное чутье никогда ему не изменяли. Он преклоняется перед Банкетным залом Иниго Джонса (который почитал «образцом безупречного и прекрасного вкуса»), воздавал должное грандиозной лестнице Уильяма Кента в доме номер 44 на Беркли-сквер и восхищался ранними работами Роберта Адама — в частности, оградой и воротами Адмиралтейства. Перестроенный этим же архитектором Остерли-хаус Уолпол называет «дворцом из дворцов». Однако позже он разочаровался в творческой манере Адама и характеризовал район Адельфи не иначе как «скопище пакгаузов, более всего напоминающее полковых шлюх в однотипных мундирах». Не меньшее презрение у него вызывали и стилизованные под древнеримские развалины ворота, спроектированные извечным конкурентом Адама, сэром Уильямом Чамберсом: «Оказывается, солецизм возможен и в архитектуре. Примером тому служат развалины в садах Кью, построенные из кирпичей парламентского акта». (Уолпол имел в виду новые кирпичи, чьи размеры строго определялись специальным парламентским актом 1774 года.)

Молодого поэта Томаса Чаттертона Уолпол определял как «абсолютного гения и законченного негодяя». А вот о лорде Барлингтоне отзывался в высшей степени положительно: «В нем присутствуют все качества гения и художника, за исключением зависти… Являясь истинным божеством искусства, он находит достойного жреца в лице мистера Кента». Эпитафия Уолпола на смерть мужиковатого Фредерика, принца Уэльского, который умер в 1751 году от неудачного удара крикетным мячом, полна ядовитой иронии по отношению ко всей Ганноверской династии:

Здесь Фред лежит.

Еще недавно был он жив;

Была бы воля наша —

Уж лучше бы папаша;

А коли снова выбирать —

И братца б заодно прибрать,

Равно как и сестрицу —

Порадовал б столицу.

Иль всю семейку сразу —

Искоренить заразу.

Жаль, Фред один лежит…

Еще недавно был он жив,

А нынче мертв, как ни скажи.

При всей своей иронии Хорас Уолпол не мыслил жизни вне общества. Он был светским человеком: являлся завсегдатаем кофейни Бедфорда в Ковент-Гардене и членом двух самых элитарных столичных клубов — «Уайте» и «Брукс». Кроме того, он регулярно посещал балы (ассамблеи) Олмака, присутствовал на приеме, посвященном открытию после перестройки дома Норфолков на Сент-Джеймс-сквер. Его, конечно же, видели на празднестве в Грин-парке в честь окончания войны за австрийское наследство (там предполагалось пустить в небо десять тысяч ракет — салют Уолпола не впечатлил, зато понравилась музыка Генделя, специально сочиненная к торжественной дате). Он также был на открытии Пантеона и восторгался увиденным: «Представьте себе Баальбек во всей его славе!» Увы, то, что Уолпол назвал «самым великолепным зданием в Англии», ждала незавидная судьба: со временем его превратили в склад джина, а в 1937 году и вовсе снесли, чтобы освободить место под строительство очередного магазина «Маркс и Спенсер».

Уолпол сопровождал герцога Йоркского во время его визита к фальшивому «привидению на Кок-лейн», наблюдал за подъемом воздушного шара, с восхищением слушал проповеди харизматического косоглазого методиста Джорджа Уайтфилда, порицал «нелепый ажиотаж вокруг Нью-гейта» (народ собирался там, чтобы посмотреть, как будут вешать преступников). А вот конная статуя Георга I, водруженная на крышу новой церкви на Блумсбери-уэй, вызывала у него откровенное презрение — Уолпол называл ее «шедевром абсурда». Статуя опасно балансировала на ступенчатой колонне, образцом для которой, по слухам, стал Галикарнасский мавзолей, одно из семи чудес света. Можно только догадываться, как на самом деле выглядел пресловутый мавзолей — пожалуй, наилучшая версия представлена в Британском музее, — но уж точно он не был похож на творение Хоксмура. На сей раз Уолпол счел нужным обуздать свою привычную язвительность и отделался простой шуткой:

Когда Генрих католикам нос наставил, Народ его во главе церкви поставил, А с Георгом иначе, друзья, поступили: Вместо церкви на острый шпиль водрузили.

Добавить себе закладку на эту станицу: