Лондонские летописцы
Первого лондонца, который взялся описывать свой город, звали Уильям Фицстефен — бывший капеллан и добровольный биограф Томаса Бекета. Бекет был сыном Джилберта Бекета, богатого лондонского торговца, жившего в собственном доме на углу Айронмонгер-лейн и Чипсайд. В этом самом доме и появился на свет будущий архиепископ. Сейчас здесь располагается обувной магазин, делающий большую прибыль на грошовых металлических значках с изображением святого мученика в епископском головном уборе. Эти значки продаются в качестве сувениров многочисленным посетителям, которые, подобно пилигримам Чосера, совершают паломничество к гробнице Бекета в Кентербери. Прямо за магазином находится здание Ливрейной компании торговцев шелком. Бекет, который сам себя величал Томасом Лондонским, стал для горожан как бы вторым покровителем города, почитаемым наряду со святым Павлом. Его образ вырезали на казенных печатях, в честь Томаса Бекета воздвигли часовню в центре Тауэрского моста.
Биографию Бекета Фицстефен предваряет восторженным описанием родного города архиепископа. Памятуя о том, что сам рассказчик принадлежал к церковной братии, остается только удивляться, насколько светским и жизнелюбивым получилось его описание. Фицстефен подробно останавливается на удовольствиях и развлечениях, доступных молодому человеку в шумной и богатой столице. От него мы узнаем, что на набережной работали круглосуточные харчевни, где можно было полакомиться зажаренными воробьями — десяток за пенни. А к северу от Лондона, за городской стеной, располагалась обширная пустошь Мурфилдс, на которой собиралась лондонская молодежь — в летнее время поплясать, побороться, а зимой покататься на коньках. Лондонцы в изложении Фицстефена «достойны всестороннего восхищения за изящество, с которым одеваются и держатся. Если в других городах живут просто горожане, то этих надобно называть баронами». Единственный недостаток, который Фицстефен готов признать за Лондоном, — частота, с которой возникают пожары… да еще, пожалуй, «неумеренное пьянство дураков».
Совершенно противоположного взгляда на столицу придерживается провинциальный летописец, современник Фицстефена — винчестерский монах по имени Ричард из Девайзеса:
Сюда стекается множество людей со всех уголков земли, из каждой страны, что есть под небесами. Каждый народ шлет сюда своих представителей… И никто не может чувствовать себя в безопасности от тех или иных преступлений. Каждый лондонский квартал погряз в жуткой непристойности… здесь вы повстречаете больше хвастунов и пустозвонов, чем во всей Франции.
Если верить суровому монаху, то население Лондона составляют «актеры, шуты всех мастей, гладкокожие молодчики, мавры, льстецы, смазливые мальчишки, изнеженные слабаки, поющие и танцующие девицы, шарлатаны, ведьмы, вымогатели, полуночные гуляки, колдуны, мимы, попрошайки, фигляры; эта братия повсюду, она населяет все лондонские дома».
Свидетельство Фицстефена — при всей его информативности и живости — представляет собой, скорее, моментальный снимок лица города и вряд ли может претендовать на право называться серьезным историческим очерком. В течение следующих четырех столетий никто не делал попыток описать Лондон как единое целое. Затем появился Джон Стоу, портной из Олдгейта. Возможно, к бытописанию его подтолкнули те знаменательные перемены, которым он стал свидетелем на протяжении своей жизни. Стоу был достаточно стар, чтобы помнить те ужасающие разрушения, которые принесло с собой разорение монастырей. Он также отмечал рост города, который давно уже переполз городские стены — и то сказать, население Лондона учетверилось и достигло 200 тыс. человек. А ведь Стоу еще помнил, как нынешняя Петтикоут-лейн служила обычной сельской дорогой, вдоль которой тянулась живая изгородь. Здесь можно было посидеть в тени вяза, полакомиться дикими ягодами или купить кружку парного молока, что называется, прямо из-под коровы. Стоу горько сетует по поводу тех жалких хибар, что вырастают на осушенных болотах Уоппинга, и постепенного исчезновения пустоши Майл-Энд. Эти нотки разочарования явственно звучат в его описании Лондона, «родной земли и страны».
В результате исследований Стоу на свет появился фолиант, весьма интеллектуальный и топографически точный. «Обзор Лондона», по сути, является первой научной работой ученого-историка. Стоу основывался на тщательном изучении оригинальных документов, хранившихся в приходских церквях и архивах городских гильдий. Труд исследователя сопровождался долгими утомительными прогулками, во время которых Стоу последовательно изучал все уголки родного города — район за районом. По собственному признанию хроникера, его эрудиция покупалась «многими милями пеших переходов и долгими холодными ночами, проведенными над теми или иными бумагами». А также, смеем заметить, немалыми материальными затратами. Стоу напечатал «Описание» Уильяма Фицстефена в качестве приложения к собственной книге, впервые, таким образом, доведя его до широкой публики. Он также спас множество ценных манускриптов, которые неминуемо погибли бы — либо сгнили в безвестности, либо были бы сожжены энтузиастами кампании по уничтожению монастырей. Получается, что Стоу вдвойне заслужил благодарность потомков — как родоначальник лондонской историографии и как пионер в деле сохранения древних рукописей. Поскольку многие из этих рукописей относились еще к периоду католичества, Стоу не раз привлекался властями к суду за хранение «глупых и лживых книг старого образца».
На приобретение манускриптов ему приходилось тратить не менее двухсот фунтов в год, к тому же Стоу практически забросил ремесло портного и соответственно лишился источника доходов. В те дни единственной наградой ему была официальная лицензия на попрошайничество. Запоздалая благодарность потомков выразилась в том, что лорд-мэр Лондона на ежегодной церемонии всякий раз преподносит статуе Стоу в церкви Св. Андрея новую перьевую ручку.
Позже «Обзор» Стоу был в значительной мере обновлен и расширен Джоном Страйпом из Лейтона. Он внес добавления, основываясь на собственном изучении материалов различных округов, записей, собранных в Тауэре и личной библиотеке Роберта Коттона, которой в будущем предстояло стать основой коллекции манускриптов Британского музея. Страйп также обогатил труд своего предшественника подробными заметками по поводу изменений, которые претерпел Лондон после смерти Стоу. Ведь на его глазах происходила реконструкция Лондона после Великого пожара, и это в не меньшей степени изменило облик столицы, чем описанное Стоу разрушение монастырей. Страйп не только снабдил свою версию «Обзора» качественными картами районов Лондона, но и украсил ее замечательными гравюрами церквей, больниц и других общественных зданий своего времени. Особой благодарности заслуживает сохранившееся изображение городских ворот, которые были снесены в 1760-1761 годах и соответственно безвозвратно погибли для потомства. Тем не менее, отдавая должное старательности и трудолюбию Страйпа, следует отметить, что ему явно недоставало живости и энергии Стоу. К тому же он допускал многочисленные ошибки и был столь неуклюж в подаче своего богатого материала, что заслужил обидное прозвище «составителя приложений».
Страйп окончил Оксфордский университет и устроился на весьма необременительную должность викария в расположенном неподалеку от Лондона приходе. Это означало, что, во-первых, он был вполне образованным человеком и, во-вторых, имел достаточно средств и свободного времени для научных изысканий. В отличие от него, Уильям Мэйт-ленд, торговец шерстью из Шотландии, находился в заведомо худших условиях. Тем не менее это не помешало ему всерьез заняться историей Лондона и даже выпустить в 1739 году объемный труд с тяжеловесным названием «История города Лондона с его основания римлянами и до нынешних времен с некоторыми дополнениями, касающимися Вестминстера, Миддлсекса, Саутуорка и других районов в пределах «Билля о смертности»». Мэйтленд первым осознал такое явление как «Большой Лондон». Он не только дал описание механизма управления городом, его торговли, школ и приютов, но и щедро снабдил свое описание гравюрами и — что выглядело совсем уж непривычно — статистическими таблицами.
Добавить себе закладку на эту станицу: