Георгианский стиль

Архитектурные вкусы георгианской эпохи тяготели к строгому классицизму — еще более лаконичному во внешнем убранстве здания, чем в интерьере, — с декоративными деталями, сосредоточенными в основном в области оконных и дверных проемов. Дома, которые изначально проектировались как жилые, после минимальной перестройки были приспособлены под офисы и магазины.

Флит-стрит занимала немаловажное место в жизни Сэмюела Джонсона. Он жил в различных домах, расположенных в окрестностях этой улицы, и посещал местную церковь Сент-Клемент-Дейнз, возле которой до сих пор стоит его памятник. Наверняка доктор Джонсон ходил за чаем, до которого был большой охотник, в расположенный неподалеку исторический магазинчик «Твайнингс». До сих пор сохранился дом по адресу Гоф-сквер, 17, где Джонсон проживал с 1748 по 1759 год. Посетители могут заглянуть в мансарду, в которой доктор работал над своим великим «Словарем». Так и видишь, как он изо дня в день вышагивает перед шестью секретарями и диктует им длинный список из 40 тыс. словарных статей и еще более — в десять раз — длинный список цитат из английских произведений, призванных проиллюстрировать применение указанных слов. Сэмюел Джонсон хорошо знал, что такое нужда, ведь долгие годы он провел, работая наемным писакой ради куска хлеба. Будучи по натуре добрым человеком, он постоянно кому-нибудь помогал. В его доме под конец жизни отирались по меньшей мере дюжина нахлебников и бесполезных слуг, ничего не понимавших в ведении хозяйства. Тем не менее сегодня дом доктора Джонсона находится в прекрасном состоянии — ни пыли, ни грязи, ни сломанной мебели. Нет ни следа того хаоса и запустения, которые отмечал сэр Джошуа Рейнольде во время своих визитов.

Загородному имению Уильяма Хогарта (1697-1764) в Чизвике повезло куда меньше: «маленькая сельская избушка», как называл художник свое деревенское убежище, ныне обнаруживает явные признаки упадка. Дом стоит под углом к главной дороге, и его стены постоянно содрогаются от шума расположенной неподалеку транспортной развязки, названной именем Хогарта. Имение было построено в 1700 году, художник приобрел его в 1749 году и переехал сюда вместе с женой, тещей и сестрой. Сегодня этот дом за высокой каменной стеной окружен чудесным садом, в котором сохранилась шелковица тех, хогартовских времен. В поместье постоянно действует крупнейшая выставка работ художника — двести гравюр и эстампов. Прах самого Хогарта лежит в двух шагах от его бывшего дома, на кладбище окружной церкви Св. Николаса. По горькой иронии судьбы, рядом с ним похоронен его злейший враг и соперник Уильям Кент.

Неподалеку от церкви расположен Чизик-хаус, построенный в 1725-1729 годах Ричардом Бойлом, третьим графом Берлингтоном (1694-1753). Образцом для этого строения в палладианском стиле стала вилла Ротонда в Виченце. По язвительному замечанию лорда Херви, дом был слишком мал для того, чтобы в нем жить, и слишком велик, чтобы носить в качестве брелока на часовой цепочке. Справедливости ради следует заметить, что в здании и не предполагалось жить — в нем даже нет кухни (сам Берлингтон обосновался в доме неподалеку, который снесли в 1758 году). Чизик-хаус создавался в сугубо эстетических целях, как художественная галерея для изысканных сокровищ лорда Берлингтона, а также как представительский дворец для приема высоких гостей — композитора Генделя, скульптора Рисбрака и прочих знаменитостей и, наконец, как высокий образец стиля, который по мнению его создателя следовало бы распространить по всей стране. Великолепные расписные потолки во дворце выполнены Уильямом Кентом — протеже (а по слухам, и интимным другом) лорда Берлингтона. Уменьшенная копия здания находится сейчас в Британских галереях музея Виктории и Альберта. В 1788 году архитектор Джеймс Уайатт пристроил к дворцу два боковых флигеля — чтобы в нем можно был жить, а вернее, умирать. Немаловажное уточнение, так как два видных политических деятеля — Чарльз Джеймс Фокс и Джордж Каннинг — в разное время встретили здесь свою смерть, причем в одной и той же комнате. Следует также отметить, что среди гостей Чизик-хауса были два американских президента — Адаме и Джефферсон (последний, очевидно, с ознакомительными целями, поскольку сам в то время строил для себя резиденцию в Монтичелло, все в том же палладианском стиле).

Некоторое время Чизик-хаус использовался как психиатрическая лечебница, затем в 1928 году власти приступили к процессу его перестройки и восстановления. Флигели Уайатта были разрушены в 1952 году. Во время реконструкции старались не повредить окружающий сад, который сам по себе представляет историческую ценность. Он был создан по проекту Кента и Чарльза Бриджмена и стал первым в Англии садом, нарушившим традицию регулярных европейских садов с их строго геометрическим узором в угоду так называемому естественному виду, имитирующему столь любимую английскую природу. Как ни удивительно — ведь за садом долгое время никто не ухаживал, — здесь сохранились статуи, привезенные с виллы Адриана в Тиволи, ворота Иниго Джонса, мостик Уайатта и оранжерея, создание которой приписывается сэру Джозефу Пакстону, строителю Хрустального дворца. Нам такая атрибуция видится вполне правдоподобной, поскольку в 1753-1892 годах Чизик-хаус являлся лондонской резиденцией герцогов Девонширских, у которых Джозеф Пакстон в начале своей профессиональной карьеры служил садовником.

В 1713 году Иоганн Маттесон заметил: «Если кто-либо желает преуспеть на музыкальном поприще, ему следует ехать в Англию. В Италии и Франции есть что услышать и чему научиться, но лишь в Англии представляется возможность заработать». Надо думать, Георг Фридрих Гендель (1685-1759) усвоил урок Маттесона, так как десять лет спустя переехал в только что отстроенный дом по адресу Брук-стрит, 25, и оставался в нем жить до самой смерти. Именно здесь он написал произведение «Священник Задок», приуроченное к коронации Георга II в 1727 году, а также создал своего «Мессию» и «Музыку для королевского фейерверка». Когда Гендель въезжал, Брук-стрит только начинала обретать свое лицо — возводились «большей частью респектабельные дома для лондонских аристократов». Среди обитателей Брук-стрит действительно насчитывалось немало представителей высшего общества: например, Эдуард

Шеперд, влиятельный застройщик Мэйфера (в честь которого назван Шепердс-Маркет), авторитетный архитектурный критик Колин Кэмпбелл, чей «Британский Витру-вий» стал настольной книгой для тяготеющих к классике строителей загородных особняков; два премьер-министра — Питт Старший и Генри Эддингтон, и сэр Джеффри Уайт-вилл, осуществивший готическую перестройку Виндзорского замка для Георга IV. Естественно, за прошедшие годы дом Генделя утратил свой первоначальный облик. Одной из немногих сохранившихся деталей является замечательная лестница без площадки между маршами. Мраморные ограждения для камина были изъяты (фактически спасены) из кофейни Тома в Ковент-Гардене и установлены здесь в ходе реставрации. На стене дома появилась также мемориальная табличка, сообщающая, что в 1968-1969 годах здесь проживал Джимми Хендрикс, легенда рок-музыки.

О Джоне Уэсли (1703-1791), основателе методизма, известно, что за свою жизнь этот человек прошел 250 тыс. миль и прочитал свыше 40 тыс. проповедей. Если принять во внимание эти обстоятельства, то неудивительно, что его жилище по адресу Сити-роуд, 47, отмечается как место, где он скорее отсутствовал, чем присутствовал. Фактически в этом доме, построенном в 1779 году, он привел лишь последние одиннадцать зим в своей жизни. До наших дней сохранились молельная комната и спальня, в которой Уэсли умер. Прах его покоится на расположенном поблизости церковном погосте.

Дом номер 18 по улице Фолгейт-стрит не может похвастаться реальными обитателями. Тем не менее он прославился благодаря калифорнийскому художнику Денису Сиверсу (1948-1999), который приобрел дом в 1979 году и устроил здесь своеобразную «хронодыру» — действующую выставку, иллюстрирующую жизнь Спиталфилдса в XVIII столетии. Согласно его замыслу, здесь нашли себе пристанище французские ткачи-гугеноты по фамилии Жерве (или Джар-висы, на английский манер). Якобы в 1724 году они бежали от преследования со стороны Людовика XIV (что вполне соответствует исторической действительности) и приобрели новый дом неподалеку от Спиталфилдского рынка. Каждая из комнат дома изображала отдельную сцену из их жизни. Сивере водил посетителей по всему дому, от подвала до чердака, и в каждом помещении у экскурсантов создавалось впечатление, будто неуловимые хозяева только что были здесь и вышли на минутку в соседнюю комнату. Эффект присутствия достигался благодаря специальному освещению, умело организованному сквозняку, звуковому фону (вначале для этого использовались скрытые радиоприемники и телевизоры) и даже сложной гамме запахов — подгоревшей еды, кофе, свечей, ночного горшка в конце концов. Для оформления интерьера удалось раздобыть некоторые подлинные предметы XVIII века, остальные являются искусной имитацией. Но, даже используя современные материалы, Сивере стремился к максимальному правдоподобию. Главное, чтобы посетители не заподозрили подделки. Но к ним самим тоже предъявлялся ряд требований. Сивере хотел, чтобы рядом с ним находились не простые зрители, а в некотором смысле соучастники действа. Для этого требовалась определенная степень художественного воображения и способность сопереживать. Невнимательные, легкомысленные или тем паче саркастически настроенные экскурсанты попросту изгонялись. После смерти Дениса Сиверса дом его перешел в собственность Спиталфилдского фонда и продолжал функционировать как музей. Эпитафия на могиле Сиверса провозглашает все тот же принцип, которым он руководствовался в организации дела всей жизни: «Либо видишь, либо нет».

Добавить себе закладку на эту станицу: